О вращении колеса закона

 О вращении Колеса Закона 

(Становление чаньской традиции) 

Введение. 



Весь процесс преобразования индийского буддизма Махаяны в неуловимое по форме и сути течение Чань, занимает в Китае период от Бодхидхармы до Хуэйнэна. Первый предложил новую трактовку учения Будды, второй обобщил ее в самостоятельную систему и заложил понимание трациции Передачи Сердца.Тем самым, индийская концепция освобождения претерпела серьезные изменения. Она превращалась в практику осуществления повседневной буддовости человека. Усилиями ранних чаньских патриархов Путь Татхагат избавился от всей своей усложненности, он был развернут навстречу обыденному сознанию. Именно сложность, а также отвлеченность и абстрактность не позволили ему прижиться на китайской земле в своем первоначальном виде. Срединному Государству нужно было учение, удовлетворявшее насущным духовным запросам и приближенное к обыденнному сознанию человека. Такое учение появилось в лоне Школы Патриархов. 



Буддизм должен был измениться. Он должен был стать мирским из священного, но при этом не растерять свою святость. Возникла доселе невиданная в духовной культуре «возвышенность обыкновенного» или же «духовность приземленного». Первые же наставники чань овеществили сакральный характер Пути Будд. Они придали ему ярко выраженное прикладное значение. Чань ничего не объяснял. Он показывал истину такой, какова она и должна быть-очень простой и очень невыразимой, очень конкретной и очень непроясненной. 



Чань побуждал к выражению истины через деяния, через свершения, но в основе своей не ведал ни деяний, ни свершений. Именно практичности и употребимости недоставало индийскому буддизму, тех незаменимых качеств, которые отмечают непроизвольную мудрость Пути. Теперь традицию татхагат мог воспринять и осуществить любой человек. Для этого больше не требовалось предварительной подготовки, так как чань не опирался ни на слова, ни на письменные знаки, ни на ритул. За чань даже не было закреплено конкретной формы практики, хотя на начальном этапе его предпочитали называть Школой Созерцания. Любая сфера человеческой жизни должна была явиться совершенной практикой чань. 



Для реализации Пути больше не было необходимости в уходе от мира. Освобождения можно было достичь не обрывая с миром никаких связей. В каждом шаге между Небом и Землей, в любом направлении света сообщало себя таинство Дхармакайи. В глубине привычной жизни человека уже содержалась запредельная реальность и эта поразительно привычная, поразительно удивительная реальность превозмогала слабости, сомнения и противоречия человеческого Бытия. 



Сущность Чань никогда не базировалась ни на каких идеях или концепциях. Она была плоть от плоти повседневного и ежечастного существования, вытекая из всех его проявлений. В священной обыденности чань черпал вдохновение, регулярно подпитывал свою непредсказуемую духовную энергию. А потому, взращенный в русле естественной человечности, он не мог не быть искренним. Искренность напитывала все поступки и речения чаньских мастеров. Возникала необычная ситуация: суетная и невзрачная действительность человеческого быта на поверку оказывалась колодцем мудрости древних будд. Внимательное око распознавало эту мудрость. За гранью обыкновенности оно могло отличить тот восхитительный край, что превосходил своей красотой обетованные небеса Тушита. Каждый жест, знак, слово в мире ежемоментной реальности могли оказаться ключом в безвременное пространство Бхутататхаты. Каждый образ и каждый звук мирового полотна-потенциальные проводники в царство буддовой природы. 



Чань избегал любых определений. Он всего-навсего дарил человеку доподлинную реальность Пути, таковость буддо-человека. Но эта неопределяемость как раз и определяла существо учения Патриархов. Человеку, стремящемуся к истине, предлагалось такое количество откровений, которое он не мог даже охватить своим сознанием. Но даже одного откровения чань в море внезнаковой мудрости было достаточно, чтобы превратить каждый клочок земли под своими ногами в прозрение сущности Будды. 



Китайские наставники Дхармы доказали главное: буддовая природа, заключенная в каждом человеке, не нуждается в усовершенствовании. Она полностью самодостаточна и она безупречна сама по-себе. Исходя из этого основания, чань устранил все привычные оппозиции:Будда-обычный человек, нирвана-сансара, праджня-клеша и т.д. Никогда еще так содержательно и масштабно не был развернут принцип не-двойственности. Если Хуэйнэн, завершивший формирование облика чань, еще допускал присутствие теоретической структуры учения, то шедшие за ним Мацзу и Ши-тоу упразднили даже это. Школа Сердца должна была прояснять Будду в себе, а не тратить силы и время на осмысление истины. К тому же теоретическое знание нередко оказывалось помехой для учеников в созерцании своего изначального облика. 



В чань принцип взирания в первоприроду распространился на все уровни человеческой жизни. Важно понять, что для китайского сознания идея об освобождении от страданий мира - нирвана, никогда не являлась преобладающей. В этом заключается ключевое отличие от индийской традиции. Чань не ставил цели по достижению просветления, он окунал в процесс, в действо практики, подмечающей просветление в каждой доле существования. Таким образом, освобождением становился сам процесс свершения Пути. Здесь значение индийского понятия Марга - Путь как устремленности к духовному совершенству, необратимо поменялось на Пребывание-в-Пути. 



Чтобы проследить наиболее существенные этапы становления традиции Чань в Китае, мы должны начать с самого начала.Нам необходимо постичь истоки зарождения этого течения,которое с полным основанием можно назвать китайским Поворотом Колеса Закона, уступающим по значению только историческим проповедям Шакьямуни. 



Бодхидхарма. Истоки внезнаковой мудрости. 



Считается, что метод взирания в первоприроду был принесен в Китай Первопатриархом Бодхидхармой. Наряду с отрицанием роли письмен, прямой передачей сердца и внесловесным выражением истины, он является центральным положением Пути Патриархов. Но можем ли мы с определенностью назвать его учением первопредка чань? Достоверно-го ответа на этот вопрос не было никогда. Мы не знаем, какой была проповедь «бородатого варвара», мы не знаем, какими словами и какими действиями он наставлял жителей Поднебесной. Мы даже не знаем, были ли в этом откровении Дхармы слова и действия. Всем этим вопросам навеки суждено остаться загадкой чань-буддизма и краеугольным камнем его духовной традиции. 



Однако, если мы принимаем за отправную точку принцип отсутствующего сердца, сохраненный одним из первых последователей Дамо Таньлинем, то мы неожиданно упираемся в самый корень чаньского учения. Перед нашим взором со всей прямотой возникает практика не-сознания, охватывающая весь мир, но в обладании этим миром, не обладающая ничем. Что же сообщает нам этот путь не-сознания? Мы видим, что все причины страданий на шести путях существования обусловлены иллюзорной реальностью. Эта реальность, как притоки большой реки, вытекает из веры в собственное «Я», из нашего признания ума ,способного сознавать действительность. Но ум лишь создает себе действительность и прини-мает ее как данность. Это заблуждение о природе ума. Истинный ум не имеет сущности. Он содержит в себе все, но сам, при этом, не содержится нигде. Потому он и не может принадлежать человеку. Омрачающие страсти и чистое озарение, рождение-смерть и нирвана, все это корениться в нем. Все это есть не-сознающее сознание и все это есть отсутствующее сердце. Путь духовности, таким образом, всего лишь является воспитанием отсутствующего сердца нашей бессамостной природы. 



Так, сознавая законы сущего через не-сознание, мы способны открыть в себе Будду. Нет более никакой иной реализации природы татхагат. Таковы заветы первопатриарха, донесенные до нас ветром эпох, а истинность или ложность их определяется лишь опытом человека, преломившего через себя истину Пути. Если мы понимаем суть Дхармы - мы видим, что возникновение всех вещей есть действие сознающего ума. Если мы понимаем суть Дхармы - мы видим, что изчезновение всех вещей есть вход в отсутствие сердца. Другого знания не требуется для воплощения Буддийского Закона. 



Должно быть, тот человек, что всецело реализовал в себе просветление-нирвану, более не нуждается в отождествлении себя с какими-либо формами. Он сам есть абсолютная бессущностность. Не принадлежа миру, он не помнит о двойственности и ни в чем не стремиться себя сохранить. Таков уровень Архата. 



Но для бодхисаттвы, призванного освобождать других существ, необходимо видеть другое, отличное от себя, необходимо сознавать других людей. Вот поэтому бодхисаттва возвращается из мира пустотности в мир полярных величин. Деятельное сознание бодхисаттвы действует из недр отсутствующего сердца, но оно умеет различать вещи. В нем реализованный татхагата вновь сознает себя человеком, а тело, ставшее чистой Дхармакайей, вступает в мир явлений повседневности. Здесь разум, проникнутый не-сознанием, вновь вносит отличия, но ничего не разделяет. Он сообщает просветленному человеку-будде, что тот и мир - одно и то же, но не одно и то же. Такой человек остается в мире рождений и смертей, чтобы встречать других рукой помощи. Это уровень Бодхисаттвы. 



Обычно принято считать, что патриарх Бодхидхарма принадлежал к категории архатов. Но не упускается ли при этом самый важный смысл? Мог ли архат, будучи самодостаточным буддой-для-себя, прийти в Срединные Земли с миссией спасения? Мог ли архат наставлять учеников на горе Сун? Возможно ли принять на себя подобную роль, не претворяя всей своей жизнью стези направляющего сердца, а значит, не являясь Великим Пробужденным Бодхисаттвой, вскармливающим своей мудростью все живые существа? 



Кажется, записи Таньлиня сберегли для нас золото этой мудрости. В них Дамо дает характеристику исконного сердца-основы. Сердце-сознание названо органом чувствующим. Ни в коей мере не является оно ни сухим деревом, ни холодным пеплом. А раз не становится сердце безликим и отстраненным, то и нет никакой дороги архатов, по которой вел бы к истине первопатриарх. Чувствование предполагает различение. Дух предполагает единство. Но чувствующий дух Бодхидхармы проходит сквозь вещи и видит их как вещи, только лишенные собственного бытия. Этот дух единороден с каждой из вещей, но не зависит ни от одной из них. Таков путь совершенного пробуждения-вечно живой и деятельный, но превосходящий рамки жизни и любые формы деятельности в мире. 



Очевидно, что чаньская традиция не смогла бы перешагнуть века, если бы обстоятельства сложились иным образом. Не возникла бы ни линия патриаршества, ни пять домов уч-ния. Весь чань-буддизм так и насыщен бестрепетным трепетом жизни. Он осознает, не осознавая. Он постоянно движется за пределами всякой цели и всякого замысла. Нескончаемая творческая энергия Пути Патриархов проявляет себя на всех уровнях существования человека. При этом, не ограничивая себя в способах и средствах, чань всегда оставляет за собой последнее слово и слово это всегда восхищает своей парадоксальностью, своей паразительной непредсказуемостью. 



Ни один из индийских наставников Закона до Бодхидхармы не сумел проростить в китайской земле ростков столь жизнеспособной традиции. Поучения Кумарадживы, Гунабха-дры и Бато не составляли целостного учения, способного повернуть сознание человека к истине. Все они были ограничены категориями и правилами. Ломающий все стереотипы метод Дамо изначально был другим. Он не вписывался ни в какие определения и носил не-уловимый характер. Но его вневременная, внепространственная суть, не узнающая себя в мире, как раз позволяла человеку повстречать свой естественный облик в улыбке татхагаты. Благодаря неуловимости и неузнаваемости традиция Бодхидхармы преодолела толщу истории без всяких потерь. А потому не так уж и важно сейчас, что именно говорил первопатриарх и что он мог показать. Он мог не проронить ни единого слова и не сделать ни единого жеста. Но для Хуэйкэ этого было достаточно,чтобы объять необъятное Учение. Сердце первопредка могло быть передано в одном единственном взгляде, в одном движении рестниц. Оно могло быть передано без всякого взгляда. Учение Пути могло свободно витать в воздухе горы Сун, ставшей патриарху пристанищем. Оно могло быть подобрано с холодных камней и сразу же превратилось в немеркнущий очаг, согревший всех потомков внезнаковой истины. 



Вот почему нет никакого смысла изнурять свой ум фантазиями о том, что же происходило на горе Сун в эпоху У-ди. Традиция была передана. Большего знать не нужно.Нашлись те, кто сумел впоследствии изложить ее в словах, в знаках и в действиях, не повредив ее первоначальной сути. В каждом из этих проявлений бесформенного мы способны сейчас видеть лицо старика Дамо. Это лицо не исчезнет для нас даже в том случае, если все эти методы не имеют к нему непосредственного отношения. 



Но что же за методы приписывает традиция чань наставнику горы Сун? Это знаменитое учение о Двух Проникновениях и Четырех Типах Действий. Вне зависимости от того, отражает ли оно Дхармовую истину Дамо, это учение не может не выполнять роль опоры о твердую почву для всех тех,кто занят поиском исходного направления Пути. 



«Проникновение через принцип» - постижение истины напрямик. Оно подобно развертыванию сердца вовне, не требующему никаких вспомогательных средств. Через сущностное созерцание принципа всех вещей мы способны дойти до истока Мироздания. 

«Проникновение через практические действия»-вступление в средоточие истины через повседневную деятельность. Все стороны жизни человека есть условия осуществления Пути будд .Важно развить в себе чистое восприятие, прозревающее священное в обыденном. 

«Четыре типа действий» включают воздаяние за творимые обстоятельства, пребывание в соответствии с обстоятельствами, отсутствие желаний и единение с Дхармой. 



Воздаяние за творимые обстоятельства подразумевает понимание всех причинно-следственных связей в мире и вовлеченности в них человека. 

Пребывание в соответствии с обстоятельствами, это прямое следование потоку реальности и нахождение с ним в равновесии. Отсутствие желаний-непривязанность к внешним и внутренним проявлениям бытия, их «пустое» использование. Единение с Дхармой есть реализация сущности Татхагаты. 



Такой порядок самовыправления человека передавался от Хуэйкэ ко всем последователям чаньской традиции. Даже если он нарушал исходный смысл речений Бодхидхармы, то вне сомнения передавал его дух, дух обращения к безличной истине будд. 

Духом первопредка пронизана и знаменитая практика «Созерцания Стены». Что есть само по-себе это безмолвное всматривание в стену и является ли оно действенным способом узнавания своей первоприроды? Опять же, вне зависимости от того,порождено ли оно уче-нием Дамо или обусловлено им, это всматривание остается для нас великой возможностью узрить свой нерожденный свет за темнотой невежества. Это распознавание того сущностного «Я», которое лишено всякой сущности. Это бесформенное «Я», которое разбивает все условия зависимого происхождения. Так разве может столь безупречный метод не являть собой почву учения Первопатриарха? Разве не воплощает он самую душу Чань? 



Свет изначалия духа, взрывающий пустоту, позволяет забыть имена вещей, но сохраняет понимание их истоков. Именно этому учит практика Созерцания Стены. В ней мы обретаем пустое убежище истины, в котором нельзя укрыться и единой пылинке. Это великий скальный грот Первопредка всех существ. Но здесь, в этом неузнанном убещище зарождается аромат существования всех миров, в нем просеяны семена всех вещей, пребывающие пока лишь только в своем непроявленном виде. Это та самая Обитель Одинокого Брахмана, в которой Бодхидхарма созерцал сердце Бытия без всякой на то цели. 



Вход в эту обитель всегда открыт для нас и мы в любой момент способны принять на себя его чудесное послание. В этой безместной, безвременной обители всех патриархов зарождается правда о сущем и о предназначении человека. Являясь без-цельной и вне-смысленной, эта правда не содержит в себе ни утверждения, ни отрицания. Но при всей своей бессодержательности она отворяет из себя неуклонный Путь всех вещей. Мы видим Путь. Мы видим, как сообщая нам свою беспечность и беспричинность, он окружает нас плотным кольцом забот и причин. Путь говорит нам ,как мы должны идти по нему, но мы упорно не хотим его слышать. Вот потому патриарх Дамо много веков назад подал нам незабвенный пример своей внимательности к Пути. Вот потому невозмутимый покой горы Сун был нарушен навеки. 



Хуэйнэн. Путь,свободный от условий. 



Дамо указал на истину Пути, а Хуэйнэн постиг и доказал ее внезапный характер. Тем самым, Учение Будды окончательно стало китайским. Что же принципиально новое содержали в себе проповеди наставника из Цаоси, признанного Шестым Патриархом чань? Чем отличались они от заветов Сэнцаня, Даосиня или Хунжэня? Мы должны прояснить этот вопрос, чтобы стала понятной причина изменения облика всего буддийского мира. 



Хуэйнэн видел в учении Будды непрерывную практику, свободную от всего умозрительного. Эта практика пробуждала в человеке интуитивную мудрость Пути, но она не была обусловлена никакими способами. Являясь свободной деятельностью сознания, практика Будды всегда непроизвольна. Она постигает Путь без всякого постижения и она не борется с иллюзиями и заблуждениями. Хуэйнэн говорил о том,что сердце-основа пребывает в не-загрязненности постоянно и только поверхность ее может быть покрыта тенями. Как же в таком случае можно очистить сущность первоприроды? Многие подвижники Пути годами бьются со своими иллюзиями, но как раз этим они вторгают себя в самую главную иллюзию. Основа сознания безукоризненно чиста и все то, что находится снаружи, не в силах изменить ее. Пусть же присутствие заблуждений и страстей не тревожит ум человека, не принуждает к бесплодному противостоянию призракам. Ведь когда яркое солнце заливает землю своим светом, от этих призраков не остается и следа. Таково свойство мудрости-праджни, высвобождающей первичное «Я» человека. 



Обычно насильственные попытки очищения ума как раз и выводят искателей просветления на внешние пути понимания. Они запирают ум в ловушку. Поэтому наставник из Цаоси никогда не боролся с невежеством человеческого сознания и не пытался обуздать присущие ему страсти. Не боролся он и с поборниками внешних путей учения, пытавшихся освобождать свободное сознание татхагат. Эта незавидная роль досталась тем его наследникам, которые постигали традицию патриархов, но так и не добрались до ее сути. Должно быть, они просто проспали откровение Хуэйнэна. 



Истина Будды проступает в человеке самопроизвольно, но происходит это всегда в тот момент, когда человек не обусловлен ни внешними, ни внутренними привязанностями. Вот потому не должно быть привязанности даже к подлинному учению. Важно понять, что такое учение не может ни утверждать себя, ни отрицать. Предоставляя человеку всю совокупность знаний, оно не стремиться ничему его научить. Подлинное учение по-настоящему ничего не объясняет. Но оно доносит нам тот ветер мудрости, который способен развернуть ум в его основании и заставить наши глаза увидеть перед собой лесистые берега Чистых Земель. Именно таким было учение Шестого Патриарха.Оно пришло в этот мир,чтобы воспитать в человеке силу духовного видения. 



До Хуэйнэна подавляющее большинство буддийских школ были привержены практикам сидячего созерцания. Однако наставник из Цаоси провозглашал неслыханное: оказыва-ется, даже сидячее созерцание не может служить необходимым условием освобождения. Если мы занимаемся практикой с целью достичь просветления, мы остаемся в мире рождений и смертей. Истина пролегает за пределами методов ее обретения. Совершенное созерцание есть всего лишь беспричинная деятельность ума. Если мы используем какие-то методы, мы должны делать это без всякого намерения и без всякой цели. 



Вне сомнений, мы можем взойти во врата Дхармы в любой точке нашей повседневной реальности. Однако вхождение это должно быть самоестественным. Ответься себе: может ли какой-либо аспект вашей регулярной жизни не быть созерцанием буддовой природы, если вы пребываете в ней изначально и взираете на мир глазами чистого бытия? Сможете ли вы назвать ту грань своего будничного существования, что не являлась бы вседостаточной сущностью татхагат? 



Мудростью Дхармы заполнено все Мироздание. Единственное, что нам нужно делать, так это сохранять свое сердце открытым для нее в каждый момент своего времени. Вот что такое созерцание истины. Когда мы не сознаем, что погружены в созерцание, мы наследуем Дхарму древних будд. Это созерцание не требует ни сосредоточения, ни внимательности, так как свободный ум не превращает вещи в объекты. Не ищите никаких способов для погружения в Путь, не стремитесь искоренять волнения и мысли. Вы находитесь внутри Пути с самого начала. 



С давних пор принято много суетиться вокруг истины. Многие люди настойчиво пытаются сделать из нее культ. Но истина буднична и неприметна. Если приостановить сознательную работу ума с его направленностью на просветление, то ум сам упрется в твердь неподвижной истины. Ведь истина никогда не скрывает себя от человека, это сомнения и поиски ума делают ее плохо различимой. Постарайтесь запомнить это. Никогда просветление не выращивалось с помощью искусственных мер. Просветление не ведает ни условий, ни способов. Принято говорить о том, что Дхарма Будды озарила Вселенную, чтобы спасти ее и освободить. Но существует ли эта Вселенная как таковая и как можно лишить свободы все то, что содержится в ее неопределяемом ничем просторе? Существует ли сознание человека, которое нужно спасать от этого человека? В конце концов, существует ли само учение татхагат? Если да, то может ли человек его отличить и освоить? Если нет, то может ли человек доказать его отсутствие? 



Дхарма Будды устраняет любую двойственность, но сама она постоянно оказывается в середине этой двойственности и вещает себя через полярность начал. Да, она превосходит все противоречия, но она может выразить себя только через них. Дхарма ни есть присутствие Дхармы и Дхарма ни есть отсутствие Дхармы. Точно также она есть и присутствие и отсутствие одновременно. Не присутствуя и не отсутствуя нигде и никогда Дхарма Будды действует в мире бесформенного и не-действует в мире форм. Она нигде не оставляет ничего незавершенного, ничего при этом не начиная. 



Так выглядит истина Пути. Она парадоксальна, но если бы она была понятной, она перестала бы быть истиной. Всякий раз, когда мы утверждаем истинный Путь, мы насаждаем Путь ложный. Должно быть, все эти моменты понимал Шестой Патриарх, формируя структуру своего учения. За это мы должны быть ему благодарны. Эта неуловимость, ставшая отличительным признаком китайского чань, сберегла для человека непреходящее значение настоящей мудрости. 



Чем же еще так важно для нас сегодня учение Хуэйнэна? Важность в том, что всецелое просветление, как доказал наставник, не растворяет в себе человека. Просто встречая Будду, человек просто остается человеком. Он не разрывает связей с миром. Он Будда для сферы будд и он человек для мира людей. В этом пункте китайская традиция чань окончательно разошлась со своим индийским предтечей. Учение Закона превратилось на китайской земле в мировосприятие беспечного странника Пути. «Сутра Помоста» Шестого Патриарха называет нам основные свойства этого мировосприятия: без-мыслие и не-пребывание. Без-мыслие означает такой тип мышления, при котором мысля мир, человек не мыслит его. Не-пребывание есть сущность независимого человека-будды,который не пребывая нигде, пре-бывает повсюду. 



Так кем же был для традиции Хуэйнэн? Предание рисует нам его безграмотным дровосеком из Синьчжоу, с самого юга Китая. Возможно, его происхождение во многом объясняет характер его учения. Будучи человеком необразованным, он не мог быть знаком с теоретическими построениями индийской философии буддизма. Его мышление не вытекало из структуры классической Махаяны. А раз так, то оно было совершенно беспристрастным, не ограниченным формами понимания. Эта свободность ума позволила Хуэйнэну с легкостью встретить неуловимую традицию Школы Патриархов. Он постиг ее необусловленным умом и сохранил ее для нас, как учение,не опосредованное средствами. 



Хуэйнэн со всей молниеносностью прозрел самое естество Дхармы. Его интуиция по-могла ему лучше других понять то откровение, что пытался показать людям красноречивый молчун Бодхидхарма. Когда Шестой Патриарх начинал проповедовать Путь, он сделал все, чтобы передать своим последователям главное: прямое указание на истину, что раскрыло столь внезапно его духовное око. Он сберег вечно живой и очень волнующий смысл этого указания. Вот почему учение Будды было очищено от всего лишнего, ненужного, того, что препятствовало вхождению в Путь каждого человека и в каждом месте. 



Как нужно было трактовать Закон в Срединном Государстве? Как могли люди вобрать его суть? Хуэйнэн сделал традицию Будды доступной для восприятия любого человека, вне зависимости от того, крестьянин он, ремесленник или монах. Более не требовалось ни системное образование, ни предварительная подготовка. Теперь любой мог дотянуться до обители татхагат, не запинаясь о письмена и реликвии. Хуэйнэн сознавал, что только прямая практика может освободить сознание и практика эта - жизнь человека. Так народ Поднебесной получил Учение, которое он так долго ждал. Именно потому чань пережил все периоды гонений на буддизм с такой поразительной легкостью, тогда как более ортодоксальные направления Дхармы понесли непоправимый урон. 



Наставник из Цаоси так изменил облик Пути, что тот стал универсальным Путем всех существ. Будучи произвольным, этот Путь не имел ни средств, ни методов, но он не ограни-чивал себя ни в средствах, ни в методах. Это было прямое соответствие возникающим обстоятельствам. Путь безлик, он подобен прозрачному потоку, принимающему формы тех мест, по которым он протекает. Если мы практикуем Путь сознательно, мы исключаем себя из практикования Пути. Практика Пути есть обширная естественность, это произволность воздуха, ветра и воды.Подлинная практика не видит себя практикой. Истинный Путь не сознает себя Путем. Может ли Путь сознавать, движется ли он или стоит на месте, устремляется куда-либо сам или ведет за собой других? При всем при этом, и Путь, и практика Пути остаются неуклонной деятельностью мира, которая действует, когда надо действовать и не действует ,когда надо не-действовать. В этом заключено самое естество существования вещей. Как же может существование ведать, что оно такое, какое оно и где оно находится? Не зная своей цели, существование всегда достигает цели. Не различая направления, оно всегда оказывается в нужном месте. Не разбирая времени, оно не опаздывает и не опережает. Подобно существованию вещей и учение татхагат, неопосредованно выполняющее все то, к чему оно предназначено. 



После Хуэйнэна чань изменялся не раз. Это вполне соответствовало его сути. Учение Будды принимало оттенки и формы тех наставлений, которые давали ученикам различные чаньские мастера. Упразднив все доктрины старого буддизма, чань с легкостью создавал новые и с легкостью их разрушал. Воспитывая в последователях дух непривязанности к учению, наставники совершали неожиданные и непредсказуемые действия, названные впоследствии «чаньским безумством». Так,сохраняя Учение Будды, они принижали и оскверняли его, превращая в прах реликвии и манускрипты веры .Ведь только то сердце, что свободно от всего и не видит себя в формах, способно узнать Берега Совершенной Реальности. Дорогу этого сердца проложил Шестой Патриарх Хуэйнэн, а потому говорят, что весь чань вытекает их Цаоси. Сегодня эта традиция, определившая пути развития сразу нескольких культурных цивилизаций, остается главной без-опорной опорой для любых свершений человеческого духа.